Ключевский пишет об Иване Грозном, что «его ласкали как государя и обижали как ребёнка. Но в обстановке, в какой шло его детство, он не всегда мог тотчас и прямо обнаружить чувство досады и злости, сорвать сердце. Эта необходимость сдерживаться, дуться в рукав, глотать слёзы питала в нём раздражительность и затаённое молчаливое озлобление против людей, злость со стиснутыми зубами… Вечно тревожный и подозрительный, Иван рано привык думать, что окружён только врагами, и воспитал в себе печальную наклонность высматривать, как плетётся вокруг него бесконечная сеть козней, которою, чудилось ему, стараются опутать его со всех сторон. Это заставило его постоянно держаться настороже; мысль, что вот-вот из-за угла на него бросится недруг, стала привычным, ежеминутным его ожиданием».
Однако парадокс заключается в том, что человек не может жить, окружённый только врагами, и для отдохновения своей измученной вечным ожиданием зла души он должен придумать себе «друзей», на которых может положиться. Конечно же, возле любого, хоть и трижды подозрительного диктатора всегда находились люди, готовые представить властителю доказательства своей безмерной преданности. И такие придворные становились любимчиками, для которых крайняя подозрительность к остальным людям оборачивалась такой же глубокой доверчивостью и благорасположением. Такими приближёнными для Ивана Грозного были Сильвестр, Адашев, а потом и Малюта Скуратов.
Василий Ключевский пишет: «В каждом встречном он прежде всего видел врага. Всего труднее было приобрести его доверие. Для этого таким людям надобно ежеминутно давать чувствовать, что их любят и уважают, всецело им преданы, и кому удавалось уверить в этом царя Ивана, тот пользовался его доверием до излишества».
Вывод из этого исторического примера в общем-то достаточно банален: обмануть можно любого, даже самого недоверчивого и подозрительного человека, если дать ему то, чего ему отчаянно не хватает. А не хватает подозрительным людям чувства доверия и ощущения безопасности. Таким образом, представляя диктаторам доказательства своей исключительной преданности, как рыбы-прилипалы возле беспощадных акул, прекрасно существовали при Сталине – Берия, при Грозном – Скуратов, при батьке Махно – палач Кийко.
Психологический механизм такого удивительного сочетания крайней подозрительности с поразительной доверчивостью основан на «законе маятника», который является универсальным принципом функционирования физиологических систем человека.
Если мы рассмотрим строение мозга человека, то обнаружим там парные ядра, управляющие взаимно противоположными процессами. Например, в продолговатом мозгу есть центр вдоха и центр выдоха, в промежуточном – центры голода и насыщения, повышения и понижения температуры. Есть там центры «ада» и «рая», возбуждение которых приводит к ощущениям внеземного блаженства или же вызывает столь сильную депрессию, при которой «хоть в петлю лезь»… Длительное раздражение одного такого центра автоматически вызывает повышение тонуса его антагониста. Поэтому после вдоха неизбежно следует выдох, охлаждение тела закономерно включает механизмы «самоподогрева», а экстаз небывалого счастья впоследствии оборачивается приступами отвратительного настроения.
По-видимому, нечто похожее происходит и с чувством доверия. Чем больше не доверяет человек окружающим, тем больше испытывает он потребность доверять хоть кому-нибудь. И, как правило, такой «хоть кто-нибудь» обязательно находится.